Тяга к великому и прекрасному у Жермен Эмили Кребс (таково настоящее имя кутюрье) была всегда. Можно сказать, она с этим родилась и мечтала, как все девочки, стать балериной или (как далеко не все девочки) скульптором. В общем, кем-то, кто работает с человеческим телом, будь оно из плоти и крови или из гипса и мрамора. Детская мечта сбылась. Свои роскошные платья Эмили драпировала прямо на модели, утверждая, что «драпировка делает женщину стройнее и прибавляет ей как минимум два дюйма роста», а искусственных приспособлений типа подплечников или корсетов не признавала. Даже застроченные складки ей не нравились. Все это было слишком искусственно, протезирование какое-то.
Эмили хотелось, чтобы тело дышало, жило и говорило только на языке тела. Чтобы одежда оттачивала до совершенства то, что дала природа: «Я хотела добиться того, чтобы люди восхищались силуэтом тела, спрятанного под платьем». Как и мечтала, она создавала скульптуры, только живые, но оттого не менее прекрасные. Клиентку мадам Гре, Марлен Дитрих, те, кто ее одевал, мягко говоря, недолюбливали. Наряды кинодивы шились вручную и под ее неусыпным оком. Дитрих лично участвовала и в создании фасона платья, и в выборе ткани. Примерки длились по восемь-десять часов, на протяжении которых звезда стояла неподвижно, лишь меняя в мундштуке сигареты. Идеальная клиентка для мадам Гре. То, что надо, прямое попадание. Они обе относились к телу, как к материалу для творчества, обе страдали перфекционизмом и отличались железным терпением. Зато в результате получали эксклюзив.
Кутюрье пренебрегала бумажными выкройками для женской одежды. Помня, что тело имеет три измерения, она не полагалась на плоское бумажное изображение - оно мешало ощущать объем. «Построение» платья было творческим процессом, неповторимым по определению, соответственно, неповторим оказывался и продукт. «Мадам Гре была стеснительной и скрытной, она была, как мышь в коробочке, - вспоминает мадемуазель Коллет Пикко, проработавшая ассистенткой в доме GRES двадцать три года. - Вместо того чтобы окружать себя ассистентками во время работы над своими платьями, она запиралась в студии наедине с манекенами, рулонами материи и сотнями булавок. Потом, проработав всю ночь, показывала нам, что было сделано, и говорила: «Что вы думаете об этом, мои крошки?» Она никогда не была удовлетворена своей работой. Стремясь к совершенству, отличалась суровой самокритичностью. Создание драпировок, говорила она, - утраченное искусство, подмастерьев больше нет. Я называю себя последней драпировщицей».
А вот цены в салоне мадам были несопоставимы с ее каторжным трудом. Вполне божеские цены. Богатые американки летали за нарядами от Гре в Париж, и это выходило дешевле, чем платья отечественных топовых модельеров.
Да и за что, собственно, было с них брать? За наслаждение творчеством? За уникальность, которой все равно нет цены?